Философия и методология науки

В-четвертых, повседневность – мир коммуникации, непрерывного диалога, постоянных интерпретаций и переинтерпритаций, которые протекают на обыденном языке. Последний имеет свои пласты, свою «высокую» и «низкую» составную, сферы культуры и бескультурья, но все же, пользуясь им, люди понимают друг друга. Принадлежа к разным социальным группам, профессиям, общественным слоям, носители одного и того же языка способны легко понимать друг друга, несмот­ря на все личностные различия.

А теперь обратимся к сфере науки, чтобы обнаружить, насколько разительно отличается образ действительности, возникающей в трактатах и актуальных размышлениях ученых от ее  образа, создаваемого обыденностью. Речь пойдет о «высокой науке» - области фундаментальных исследований, которые  часто выступают синонимом научного познания как такового. Прежде всего приобщенность к науке отправляет нас из чувственно-конкретного мира в мир теоретических абстрак­ций, обобщений «высокого полета». Можно говорить здесь о  формальной, внешней общности, создающей «пустые» понятия или о диалектической категории, описывающей внутренний закон, коему подчиняются предметы, как бы то ни было, для повседневного сознания это все равно самая настоящая  «заумь». «Абсолютно твердое тело» физиков, квазары астрономов, материя и дух философов - все это руками не пощупаешь.

Понятийный аппарат науки оказывается чужд повседневному размышлению. Разряженный воздух теоретических вершин не дает дышать тем, кто привык считать деньги, а не думать об их природе, греться на солнце, а не выяснять его термофизику, общаться, а не вскрывать тайные пружины общения.

Научный взгляд на мир требует выхода за пределы частной точки зрения и стремления увидеть действительность объек­тивно, независимо от наших желаний и воли. Ученый должен игнорировать свои амбиции, жажду во что бы то ни стало от­стоять правоту собственной гипотезы, он обязан здраво и кри­тически отнестись к результатам эксперимента, выяснять ис­тину, независимо оттого, нравится она ему или нет. Точно так же исследователь общественной жизни, по идее, должен отре­шиться от своих социально-групповых, этнических и религи­озных установок, от политических симпатий и антипатий, чтобы увидеть общество и историю «такими, как они есть». Общезначимая Истина может явиться только тому, кто пре­одолел естественный эгоцентризм, свойственный обывателю. Очевидно, что абсолютное большинство людей не только не могут, но и не хотят игнорировать собственные убеждения и предрассудки. Поэтому наука с ее бесстрастным описанием оказывается для них сферой действия чудаков «не от мира сего». Впрочем, каждый ученый является в то же время и обы­вателем - «человеком повседневности», поэтому и в среде самих ученых строгое требование «объективности» не выполняется никогда. Стоит заметить, что постмодернистский отказ от понятия истины применительно к науке очень сближает ее с обыденным сознанием, для которого вполне нормально, что «каждый кулик свое болото хвалит».

В отличие от обыденной жизни «высокая наука» сама по себе не содержит прагматической цели. Она осуществляет познание, которое в рамках исследования выглядит самоцен­ным. Астронома интересуют процессы в далеких туманностях, энтомолога - строение насекомых, математика - решение теорем. Сделать открытие ранее неизвестного закона - выс­шее достижение науки, ибо она стремится ни к чему иному, как к выяснению закономерностей мирозданья и выражению их на внятном понятийном языке или с помощью математического аппарата. От одной взятой познавательной вершины ученый-теоретик движется к новой, не задаваясь специально вопросом о том, как, где и когда его открытие может принести прагмати­ческий эффект, непосредственную пользу. Другой вопрос, что в современной науке возникли прикладные пласты, которые подхватывают открытие и начинают то так, то эдак применять его к человеческим интересам. Но если сосредоточиться на са­мих открытиях, окажется, что их сугубая непрагматичность, оторванность от обыденного целеполагання делает их в значи­тельной степени чуждыми повседневному сознанию. У челове­ка, погруженного в обыденность, нет ни интереса, ни времени для внедрения в объективные характеристики Вселенной, он заботится о своей судьбе, и его трудно упрекать за это.

Очень важный момент, который мы хотим осветить, состо­ит в том, что наука, отнюдь не игнорирующая коммуникацию, говорит на другом языке, чем обычные люди (не ученые). Причем у каждой науки свой специфический язык, нередко включающий множество современных иностранных и древних латинских слов. Его надо изучать так же, как изучают язык другой страны, и без такого изучения оказывается невозмож­но понять ни одной страницы, а порой - ни одной строки. Откройте монографию по лингвистике, потом по психологии, еще дальше - по современной теоретической физике или хи­мии. Кроме формул, которые тоже являются языком, там при­сутствует совершенно незнакомый для других специалистов понятийный аппарат, а уж для профанов - это просто абракадабра. В этом смысле наука эзотерична, она позволяет понять себя только тем, кто прошел своеобразную инициацию - сдал экзамены, проверил себя на способность ориентироваться в уникальном категориальном мире. «Высокая наука» не может быть прямо востребована неподготовленным человеком, он, что называется, обломает об нее зубы, если примется грызть ее гранит. «Средний человек» глух и нем в разговоре с ученым на его наречии, ибо он не в силах ни услышать, ни ответить.

Все сказанное нами ярко демонстрирует, что наука может быть востребована повседневностью только в своих адаптированных, редуцированных и специфически преобразованных формах. Таких, которые делают ее пригодной для «среднего чело­века» с его нуждами. Потребность в науке чаще всего являет­ся косвенной, неявной, приобретшей облик прагматического запроса. Хотя в качестве познавательной интенции эта по­требность может быть индуцирована, например, школьным обучением, занятиями научного кружка или непосредствен­ным знакомством с учеными.

Каковы же основные формы, в которых в современном мире наука востребуется «человеком повседневности» и прагматизированным обществом?

Прежде всего это форма профессиональной деятельности. Хотя обыватель нередко и считает ученых дармоедами, он все же не может не признать, что их работа раньше или позже приносит немалые удобства и возможность снизить ту не­определенность, которая столь характерна для человеческой жизни. Результаты профессиональных усилий ученых, прой­дя через сито прикладных разработок и рынка, воплощаются в телевизорах и холодильниках, стиральных машинах и ско­ростных лайнерах, не говоря уж о лекарствах, компьютерах, новых материалах. Человеку повседневности остается только нажимать кнопки, следовать рецепту надевать и носить. Ему не надо морочить себе голову математическими расчетами, знанием свойств вещей, всей той сложной системой представ­лений, которой владеют ученые и ради постижения которой они учатся много лет. В сущности современный «средний че­ловек» может позволить себе оставаться неучем, что и проис­ходит во многих странах, где качество образования падает. Обыватель надеется на калькулятор, компьютер и ученых-профессионалов, которые, следуя логике разделения труда, заботятся о приращении познания.

В связи с тем, что современный мир является рыночным, то, следуя законам рынка, он чаще всего требует от науки ре­ализации именно ее прикладных возможностей. Поэтому фундаментальные исследования нередко оказываются потес­нены, отодвинуты на задний план. Если в древности и даже в начале нового времени наука несла в себе черты сакральности - включала в себя высший мировоззренческий уровень и потому не могла сделаться просто машиной для производства удобных вещиц, то в наши дни наука не только четко отдели­лась от философии, но и раскололась внутри себя. «Теорети­ки» и «прикладники» в рамках одной и той же дисциплины не всегда понимают друг друга.

Все это означает, что утопия о всеобщем распространении «научного сознания» не имеет под собой оснований. Научное сознание - почти всегда узкоспециализированное сознание, связанное с особым типом восприятия и осмысления дей­ствительности, мало похожим на обыденное переживание мира и конкретно-направленное практическое мышление с особым способом изъясняться.

Однако было бы несправедливым совсем отлучать совре­менного обывателя от науки, он все-таки живет в «онаученном мире», где практически все предметы созданы с участием научных разработок. Поэтому вторая форма востребованности науки повседневностью - популяризированное научное знание. Оно отвечает познавательной потребности человека, удовлет­воряет любознательность, занимает, развлекает, т. е. осуществ­ляет функции, связанные с отдыхом и личностным развитием.

Популяризированная наука, способная быть воспринятой читающими массами, - это наука, которая должна отказать­ся от ряда своих собственных атрибутов, и прежде всего от высокой абстрактности и концептуальной целостности. По­пулярная статья, как правило, показывает нам лишь фрагмент теории или ее краткое, схематичное описание, она стремится избегать большого количества специальных понятий, неред­ко заменяя их образными описаниями, метафорами, аналоги­ями. Выходя на широкую аудиторию, наука с неизбежностью должна отказаться и от своего особого языка, ибо в противном случае к каждому научно-популярному журналу придется прилагать объемистый словарь. Конечно, хороший научно-популярный журнал вроде отечественного издания «Знание - сила» способен ознакомить свою аудиторию со многими со­временными научными проблемами, выявить их ядро, серд­цевину но достигается это за счет того, что главные научные идеи в прямом смысле слова перекодируются из одной систе­мы обозначений в другую, переводятся с языка «высокой на­уки» на ясный и бойкий язык, доступный массовой аудито­рии. Упрощения при этом неизбежны. Популяризация, дела­ющая научное знание доступным для «простых смертных*, связана также с активным привнесением субъекта и субъек­тивности в холодные просторы теоретической мысли. Она может прибегать к персонификации понятий, избирать для изложения научных идей форму истории или сказки, превра­щать ознакомление с теоретическими конструктами в игре призывать на помощь эмоции, интриговать неясностями, пользоваться юмором.

Хотя общепринятым эталоном научности являются точные науки, нельзя закрыть глаза на существование гуманитарных и социальных наук. Они обладают собственной развитой си­стемой идей, не менее сложным, чем у «естественников», по­нятийным аппаратом, альтернативными концептуальными решениями наличных практических проблем. В силу своих особенностей, социогуманитарные науки могут быть востре­бованы повседневностью в форме идеологий, которые вовсе не сводятся к сфере политики, а являются совокупностью цен­ностных установок и сознательно разделяемых взглядов. Лю­дям необходимы мировоззренческие ориентиры. Если в про­шлом главными носителями идеалов, ценностей, значимых целей и объяснительных схем были традиция и религия, то в эпоху крушения старых кумиров ими становятся идеологии, фундированные философско-теоретическими гуманитарны­ми разработками. Законодателями мировоззрения теперь яв­ляются экономисты, философы, историки, филологи, соци­ологи, политологи, те, кто не просто провозглашает некое учение о судьбах мира, человечества, конкретного народа, но «научно обосновывает» свою позицию. Либерализм и консер­ватизм, марксизм и национализм, анархизм и экологизм - все это системы взглядов, вырастающие на серьезном теоре­тическом фундаменте и вполне реально определяющие цен­ностные ориентиры современных людей. Авторитет теории «подстилает» актуально разделяемые убеждения, служит осно­вой и оправданием для определенного типа действий - соци­альных реформ или революций, стараний уберечь природу или добиться полной и неограниченной свободы для личности.

Нельзя не упомянуть о прагматическом использовании науки политикой. Наука как социальный институт требует огромных вложений, она не может развиваться в начале XX в. так, как она развивалась на заре своего становления - усилиями ис­следователей-подвижников, кустарно изготовляющих прибо­ры для своих опытов. Впрочем, даже тогда для ученого было важно покровительство какого-нибудь богатого сеньора и его толстый кошелек. Сегодня же наука просто не может существо­вать помимо средств, необходимых для масштабных исследо­ваний, требующих тонкой, сложной и дорогостоящей аппара­туры, огромных энергий, вовлечения сотен и тысяч людей. Все это делает науку зависимой от власть предержащих.

Широко известно, что многие выдающиеся открытия и изобретения были сделаны благодаря колоссальным вложе­ниям в военно-промышленный комплекс - именно гонка вооружений, как это ни парадоксально, способствовала созда­нию высоких технологий, развертыванию компьютерных си­стем, освоению ближнего космоса. Военная и политическая власть хотела и хочет вооружать себя знанием, питаясь его силой, строить свое господство на твердой почве объективных представлений о том, «что как и что по чем». Поэтому наука востребована повседневным миром как орудие официальной власти, как ее способ доминирования и упрочения. Правда, все это так или иначе затрагивает личность самих ученых, их мировоззренческие и нравственные установки. Об этом и пойдет речь в следующем параграфе.

§ 2. Наука и нравственность

На первый взгляд, наука и нравственность так далеко от­стоят друг от друга, что странно даже ставить вопрос об их соотношениях и пересечениях. Наука - это совокупность те­оретических представлений о мире, ориентированная на вы­ражение в понятиях и математических формулах объективных характеристик действительности, то есть тех, которые не за­висят от сознания. Нравственность (мораль), напротив, яв­ляется совокупностью ценностей и норм, регулирующих поведение и сознание людей с точки зрения противоположно­сти добра и зла. Нравственность строится на человеческих оценках, повелевает действовать определенным образом в зависимости от наших жизненных ориентиров - значит, она занята ничем иным, как действующими субъектами и их субъективностью.

Таким образом, между наукой и нравственностью обнару­живается разрыв, ров, пропасть, их территории различны, проблемы лежат в разных плоскостях, и остается неясным, как можно рассуждать о связи науки и нравственности. Действительно, тот факт, что газы при нагревании расширяются, не может быть морально оценен. И то, что на все предметы действует на земле закон притяжения, заставляя их падать, это тоже факт, о котором бессмысленно говорить, хороший он или плохой, нравственный или безнравственный. Это просто закон. То, что в природе наблюдается борьба за существование и согласно цепям питания «все всех едят» мы в сущности тоже не можем отнести ни к добру, ни к злу - так уж устроен мир, и не мы его устраивали. Казалось бы, разговор окончен, и дальше размышлять не о чем. Однако при ближайшем рас­смотрении оказывается, что все обстоит не так просто. Ибо, во-первых, нравственность проникает всюду, где встречаются два субъекта и где речь идет об их нуждах и угрозах для них. А во-вторых наука не существует в неких чисто духовных сферах, не витает над миром, она - дело вполне человеческое и касается огромного множества человеческих интересов.

Чтобы лучше разобраться в том, как взаимодействуют на­ука и нравственность, как научный поиск встречается лицом к лицу с требованиями и запретами морали, выделим (разуме­ется, условно) три сферы их взаимодействия. Первая сфера - соотношение науки и ученых с применением их открытий в практической повседневной жизни. Вторая - внутринаучная этика, т. е. те нормы, ценности и правила, которые регулиру­ют поведение ученых в рамках их собственного сообщества. Третья - некое «срединное поле» между научным и ненауч­ным в самых разных областях.

Говоря о первой сфере, надо иметь в виду, что ученый - че­ловек, который производит и выражает на научном языке сво­его времени объективное (адекватное) знание о реальности или отдельных ее областях и характеристиках. Процесс научного познания движим в современном обществе целым рядом фак­торов, от масштабного финансирования до страстного позна­вательного интереса самого ученого. Известно, что крупные ученые доходят в своей жажде познания до фанатизма. Само по себе знание, как мы уже сказали, казалось бы, не несет ни­какой нравственной характеристики и не проходит по ведом­ству «доброго» и «дурного». Однако лишь до того момента, когда оно, пройдя ряд стадий трансформации, не превраща­ется в атомную бомбу, суперкомпьютер, подводную лодку, ла­зерную установку, приборы для тотального воздействия на чужую психику или для вмешательства в генетический аппа­рат. Вот тогда перед человеком-ученым встают, по крайней мере, две серьезные нравственные проблемы:

- продолжать ли исследования той области реальности, познание законов которой может нанести вред отдель­ным людям и человечеству в целом;

- брать ли на себя ответственность за использование ре­зультатов открытий «во зло» - для разрушения, убий­ства, безраздельного господства над сознанием и судь­бами других людей.

Абсолютное большинство ученых решают первый воп­рос положительно: продолжать. Познающий разум не терпит границ, он стремится преодолеть все препятствия на пути к научной истине, к знанию о том, как именно устро­ены мир и человек. Будь это загадка генома или секреты биоэнергоинформационной оболочки нашего тела, они должны быть раскрыты. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Ученые продолжают свои эксперименты даже тогда, когда их поиск оказывается под официальным запре­том, они работают в подпольных лабораториях, делают опыты на самих себе, утверждая право разума ЗНАТЬ. Соб­ственно, нравственная сторона проблемы состоит здесь в том, что открытые учеными законы могут навредить людям, принести им зло.

Противники некоторых видов исследований считают, что человечество сегодня еще не готово к информации о глубинных генетических законах или о возможностях работы с бессозна­тельным, ибо это позволит из корыстных соображений массо­во манипулировать другими людьми. Они также считают, что знание об устройстве нашей планеты или открытие новых ис­точников энергии может быть использовано злонамеренными группами террористов, воюющими государствами, тираничес­кими правителями. Дать современнику такое знание, полагают противники безбрежного развития науки, все равно, что дать в руки несмышленому ребенку настоящий пистолет или саблю: то-то бед натворит. А человечество и вовсе рискует уничтожить само себя. Заступники свободы науки отвечают, что так и топор недолго запретить - им ведь тоже можно кому-нибудь голову снести, а, между тем, в хозяйстве без него не обойтись. Так что дело не в самом знании, а как его применять.

И здесь мы приходим непосредственно ко второму вопро­су-о внутринаучной этике. По нему мнения тоже разделя­ются, и это разделение инициировано реальным противоре­чием. В одном отношении ученый не может отвечать за по­следствия своих исследований, так как в большинстве случаев не он принимает кардинальное решение о том, как применить его открытие на практике. Другие ученые, пред­ставляющие крыло прикладного знания и работающие непосредственно на заказ, могут использовать сформулирован­ные им и законы для создания конкретных аппаратов и при­боров, способных создать человечеству проблемы. Что же касается массового применения открытых законов на прак­тике, то это и вовсе на совести бизнесменов и политиков - правительств, президентов, военных.

С другой стороны, ученый не марионетка, а человек с яс­ным умом и твердой памятью, поэтому он не может не осоз­навать собственный вклад в изготовление тех или иных пред­метов и систем, опасных для людей. Весьма часто ученые про­сто работают в военных или разведывательных ведомствах, выполняют конкретные заказы, прекрасно понимая, что их «физика» и «математика» служат вполне ясным целям. Ядер­ная бомба, нейтронная бомба, химическое и биологическое оружие не могут появиться без многолетних исследований, и вряд ли можно подумать, что ученые, участвующие в подоб­ных разработках, не понимают, что они делают. Причем это могут быть крупные ученые-теоретики, а не только узкоспе­циализированные «прикладники». «Какая физика!», «Как тысяча солнц!» - вот фразы, которыми встретили создатели атомной бомбы взрывы в Хиросиме и Нагасаки. Вряд ли мож­но говорить о том, что они стояли на нравственной позиции. Скорее это дерзкое желание стать над добром и злом, любо­ваться красотой созданной человеком силы без учета страда­ний и гибели тысяч и тысяч невинных жертв. Несомненно, доля ответственности за происходящее в технике, технологии, медицине и других практических областях ложится на плечи ученого.

Наука, идущая рука об руку с гуманистической нравственностью, оборачивается великим благом для всех живущих, в то время как наука, равнодушная к последствиям своей деяний, однозначно оборачивается разрушением и злом.

Разумеется, особенно остро проблемы нравственности науки стоят для ученых, занятых в прикладных областях, а также для тех конструкторов и инженеров, которые призва­ны воплощать идеи в конкретных технологиях. Ярким примером являются острые дискуссии, развернувшиеся вокруг темы клонирования животных и человека (о чем выше шла речь). Такб с одной стороны, клонирование может быть ис­пользовано для специального выращивания тех органов, ко­торые отсутствуют у людей из-за несчастного случая или сильно повреждены болезнью. В этом случае клонирование - благо, оно гуманно, поскольку помогает продлить и сделать здоровой человеческую жизнь. Однако, с другой стороны, клонирование может быть реально использовано для создания породы людей «второго сорта», людей-рабов, много­численных близнецов, созданных конвейерным способом с за­данными качествами. Это стало бы поистине нравственной драмой для человечества. А между тем, несмотря на все реше­ния и запреты, исследования и эксперименты продолжаются, и из фантастических книжек начинают выходить в жизнь док­тор Моро герберта Уэллса, инженер Гарин из «Гиперболоида инженера Гарина» А. Толстого и другие жутковатые персонажи-ученые, желающие «удивить мир злодейством».

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36